Это — последний день. И стрелок это знал.

Небо, уродливое, багровое, как свежий синяк, окрасилось зловещим отблеском первых лучей зари. Элли ходила по комнате, как потерянный призрак. Зажигала лампы, приглядывала за кукурузными лепешками, шкварчащими в сковороде. После того, как она рассказала стрелку все, что ему было нужно узнать, он отлюбил ее с утроенным усердием. Она почувствовала приближение конца и дала ему больше, чем давала кому-либо прежде. Она отдавалась ему с безысходным отчаянием, словно пытаясь предотвратить наступление рассвета, с неуемной энергией шестнадцатилетней. А утром она была бледной. В преддверии очередной менопаузы.

Молча она подала ему завтрак. Он быстро расправился с ним: глотал, почти не жуя, запивая каждый кусок обжигающим кофе. Элли встала у двери на улицу и невидящим взором уставилась в утренний свет, на безмолвные легионы медлительных облаков.

— Сегодня, кажется, будет буря.

— Не удивительно.

— А ты хотя бы чему-нибудь удивляешься? — спросила она с горькой иронией и повернулась к нему в тот момент, когда он взялся за шляпу. Нахлобучив шляпу на голову, он направился к выходу.

— Иногда удивляюсь, — бросил он ей на ходу.

Он еще раз увидит ее живой. В последний раз.